Н. Н. Блинов — просветитель и краевед

Николай Николаевич Блинов (1839–1917) — священник, педагог, этнограф, краевед, земский деятель являлся из самых активных и заметных исследователей Вятской губернии. Его статьи и книги на протяжении более 40 лет публиковались как в губернских, так и центральных изданиях, удостаиваясь премий и медалей. За серию работ, описывающих быт и фольклор удмуртов и коми-пермяков, он был избран в 1863 г. действительным членом Вятского, в 1877 г. – почетным членом Нижегородского губернских статистических комитетов, в 1878 г. — действительным членом Императорского Русского географического общества. Научная и общественная деятельность Н.Н. Блинова получила освещение во многих историографических обзорах дореволюционного, советского и современного периода России. Статьи о нем помещены в семи энциклопедиях [1] и словарях, изданных в 1892–1924 гг., а также в нескольких современных энциклопедических изданиях [2].

Наибольшее количество современных исследований по праву посвящено педагогической и просветительской деятельности Н. Блинова. Историк педагогики В. Б. Помелов [3] высоко оценивает вклад методиста-новатора в российскую педагогическую науку и считает его до настоящего времени современным и не утратившим своего значения. Действительно, священник-учитель пользовался большим почетом и уважением не только среди учительства Вятской губернии, но и по всей России. Во-первых, потому что он был последовательным сторонником К. Д. Ушинского в области начального обучения и использования звукового метода. Во-вторых, Н. Н. Блинов разрабатывал теоретические и методические идеи, получившие воплощение в таких его работах, как «Ученье – свет. Книга для чтения в народных училищах», «О способах обучения предметам учебного курса» и др.

Н. Бурцева подробно описывает литературную и просветительскую деятельность священнослужителя, а также рассказаывает о его общественной деятельности в органах местного самоуправления. Жители г. Сарапула и Сарапульского уезда на рубеже XIX – XX вв. знали Н. Блинова как активного члена благотворительных и просветительских обществ, члена-сотрудника Сарапульского земского музея и Общества изучения Прикамского края, организатора уездных земских статистических исследований. Читатели губернских газет регулярно знакомились с его историко-краеведческими исследованиями, читали рассказы о земской службе, написанные доступно, занимательно и поучительно. Поэтому, совсем не случайно статья Н. Бурцевой была опубликована в серии «Библиополе», которая повествует о знаменитых российских просветителях [4]. Такая публикация, несомненно, служит ещё одним свидетельством высокой оценки вклада Н. Блинова в развитие образования и книжной культуры дореволюционной России. Известно также, что благодаря инициативе Блинова книжный фонд сарапульских народных библиотек пополнялся не только официальными изданиями, но также научно-популярными и художественно-литературными. К тому же многие из них принадлежали лично Н. Блинову как автору или как владельцу солидной библиотеки.

Всесторонняя характеристика целеустремленной натуры Н.Н. Блинова дана Е. Ф. Шумиловым: «Это гуманист и энциклопедист, не только сельский иерей, миссионер и богослов, но еще крупный этнограф и статистик, краевед и географ, народный учитель и педагог-методист, переводчик и драматург, прозаик и журналист» [5].

В течение 1863 – 1864 гг. Н. Блинов работал над созданием удмуртской азбуки «Лыдзон» («Чтение»). Три эта работа проходила различные цензурные и рецензионные комитеты. Рецензировали учебник священник Мышкин и инспектор народных училищ Глазовского уезда Н. Золотницкий. Оба дали положительный отзыв, отметив, что учеба лишь тогда полезна, когда ведется на родном языке детей с использованием соответствующего учебника. Затем Московский цензурный комитет санкционировал издание азбуки и выдал автору 40 руб. с условием получения ста экземпляров книги в комитет. Таким образом, труд Н. Н. Блингова был издан в Вятской губернской типографии в 1867 году под названием «Лыдзон. Азбука для вотских детей» [7].

В основе 24-х страничной азбуки положен звуковой метод обучения слогами с применением наглядности. Вначале ученики знакомились с буквами и их звуками, упражняясь в четком произношении, угадывании звука в словах и черчении знака. Затем учились читать одно- и двусложные слова, переходящие в небольшие тексты. Это были короткие повествовательные и вопросительные предложения, типа: «Юи ву. Нуо пу. Мапе кулэ?» («Пил воду. Понесу дрова (несут дрова. Что, дескать, нужно?»)¹. Затем предложения усложнялись: «Пуны бызе, со пуныэз думоно» («Собака бежит, эту собаку нужно привязать») или «Лудъмы милям кыдёкынъ. Каль нянь дуно. Монъ мецко сиськыны. Нянь басьты си» («Наш луг далеко. Сейчас хлеб дорог. Я думаю покушать. Бери хлеб, ешь»). После освоения этих, логически не связанных между собой текстов, ученики начинали читать небольшие по объему зарисовки, которые имеют статус первых художественных произведений на удмуртском языке для детей [8]. Cреди них следует назвать первый перевод поэзии А.С. Пушкина на удмуртский язык– фрагмент поэмы «Цыганы», правда, в прозе и под названием Папа́ («Птичка»). Эти рассказы оказывали на детей положительное эмоциональное воздействие, содержали моральное поучение и дидактический элемент. Составленные с учетом психологии детского возраста краткие тексты интересны по содержанию, они легко читаются и надолго запоминаются.

В учебнике помещено также 11 молитв на русском и удмуртском языках, основная задача которых – способствовать религиозному воспитанию учащихся. Переводы изложены в понятном для удмуртских детей стиле. Эти тексты переводили знающие русский язык удмурты-священнослужители: О. Ф. Зонов и Р. А. Чирков, которых можно считать соавторами Н. Блинова [7]. Ссылаясь на мнение единственного пока исследователя истории удмуртской детской литературы Т. Г. Волковой, отметим, что переводчики тщательно подбирали языковые соответствия, использовали не только буквальный перевод, но в необходимых случаях даже создавали новые термины. Например, «очисти – дунматы (сделай чистым, очисти); прости беззакония – аналты законтэм ужъёсмес (отринь наши беззаконные дела); Пресвятая Троица – Туж святой Квине (очень святая Троица). Стараясь приблизить образ Богородицы Девы к народному сознанию удмуртов, которые не утратили до конца языческие представления, священники использовали многообразные имена и эпитеты: Милям Инмармылэн Мумиз (Мать нашего Бога), Инмарез вордскытüсь Ныл (Дева, родившая Бога), Кылдысинъ Мумые (Матушка=Кылдысин букв. Матерь творящая). Применяя удмуртский лично-притяжательный суффикс «е» (например, в существительных Мумые, Христосэ, Инмаре), пытались сформировать в детском сознании позитивное эмоционально-личностное отношение к библейским образам. Буквальный перевод выглядит следующим образом: Мать Кылдысина – Кылдысинэ Мумые (Моя Матушка творительница); Господи Иисусе Христе – Кылдысинэ Иисус Христосэ (Мой творец Иисус Христос); Святой Боже – Святой Инмаре (Мой Святой Боже) [8].

Надо отметить, что данная Азбука была не первым и не единственным учебным пособием для первоначального обучения удмуртских детей. Еще в 1847 г. в Казани вышла «Азбука, составленная из российских, церковной и гражданской печати, букв, для обучения вотских детей чтению на их наречии (по сарапульскому)» составителем которой был священник с. Нылги-Жикьи Г. Решетников. В том же году и под таким же названием азбуку для обучения на глазовском наречии удмуртского языка издал иерей Уканской церкви И. Анисимов [9]. Однако, оба эти издания были построены на переложении краткого изложения основ правлславного вероучения (катехизиса) и не обладали заметным учебно-методическим потенциалом. Поэтому первым светским учебником для всех удмуртских школ и образцом для новых миссионерских букварей стала общедоступная книга Н. Блинова. Эта азбука, (единственный труд просветителя на удмуртском языке), а также и другие его учебно-методические труды, написанные на русском языке, обладали мощным краеведческим контекстом. Данным учебным изданием автор вводил в начальное обучение элементы природоведения и родиноведения, призывал вести учащегося «от семьи к деревне, от деревни к селу, затем к школе, в которой ему дается представление о широком Божьем мире» (цит. по: [3, с. 190]). В помощь учителям автор азбуки составил пособие с методическими рекомендациями и советами. В нем выражена идея постепенного перехода к обучению на русском языке. Таким образом, педагогические представления Н.Н. Блинова предвосхитили систему известного просветителя и миссионера, основателя и первого директора Казанской учительской семинарии для нерусских детей Н. И. Ильминского, который также призывал осуществлять образование ребенка на родном языке, использовать огромный педагогический потенциал краеведения и формировать благородные нравственно-религиозные православные представления в воспитании ².

II.

Период служения Н. Н. Блинова в с. Карсовай Глазовского уезда оказался для него наиболее интересным и в этнографическом отношении. В окружении удмуртов, формально принявших православную веру, но продолжавших придерживаться многих языческих обычаев и обрядов, а также обрусевших пермяков-старообрядцев вести просветительскую и миссионерскую работу было крайне сложно. Тем не менее, пребывая в уверенности, что «только на духовной службе в селе можно быть наиболее полезным для народа» (цит. по: [5, с. 314]), он в течение трех лет собирал материал, который послужил основой для написания ряда работ, регулярно публиковавшихся в «Вятских губернских ведомостях» Среди публикаций того периода можно назвать статьи: «Новое поверье», «Заметки о пермяках Вятской губернии», «Описание Карсовайского прихода Глазовского уезда», «Сельскохозяйственный быт пермяков и вотяков Карсовайского прихода (Глазовского уезда)», «Инородцы северо-восточной части Глазовского уезда (дополнение к статьям о Карсовайском приходе)», «Влияние времен года на рождение и смертность», «Движение народонаселения Карсовайского прихода». Эти и другие труды Н. Блинова получили заслуженное признание у читающей аудитории и научного сообщества. Императорское Русское географическое общество наградило его в 1870 г. малой Бронзовой медалью за богатое статистико-экономическое содержание цикла статей о земледельческой культуре удмуртов и избрало в 1878 г. действительным членом общества [10].

Практически все работы Н. Блинова – результат внимательных и скрупулезных наблюдений за повседневной жизнью крестьян, поэтому его зарисовки представляются всесторонними и весьма объективными. Так, он отметил, что удмуртские крестьяне Карсовайского прихода Глазовского уезда живут беднее, чем удмурты южных уездов Вятской губернии, однако «гораздо лучше большинства пермяков» и «богаче, чем русские около г. Вятки» [11]. Он опровергал мнение авторов публикаций, в которых удмурты наделялись преимущественно негативными качествами и изображались глупыми, нелюдимыми, скупыми. Вообще, анализ работ предшественников оставляет у Блинова тягостное впечатление: по его мнению, «на вотяков насказано очень много недоброго. Обыкновенно только трудолюбие вотяков ставится им в похвалу, и то не всеми, притом каждым писателем представляется доказательство, как они неповоротливы и ленивы». Сам священник считал, что «голословные порицания…<есть> взгляд неправильный и вредный» [12] и потому взялся дать объективную характеристику изучаемого народа по следующему плану: исторические и статистико-демографические сведения; религиозные представления; этническая психология; народные знания, хозяйственная деятельность и иные традиционные формы жизнедеятельности.

В частности, вот как выглядит по его описанию календарь крестьянской жизни (соответственно, – работ) удмуртов, бесермян и пермяков Карсовайского прихода [11].

– после зимних святочных дней и до дней весеннего равноденствия, до масленицы, молотили хлеб, рубили дрова;

– со второй половины марта мужчины рубили дрова, готовили бревна и тес для строительства дома, женщины управлялись с прядением льна и замачивали моты с пряжей в родниках-ключах;

– в конце марта – начале апреля мужчины приступали к ремонту земледельческой техники (сохи, бороны), подыскивали помощника-˝бороноволока˝ на посеве яровых хлебов. Помощник, мальчик или девочка лет 7 – 8, сидя верхом без седла, управлял лошадью во время боронования пашни. Хозяева, не имевшие детей подходящего возраста, договаривались с многодетными соседями о найме работника. Родители охотно отдавали детей на весенние заработки, потому что условия найма им представлялись вполне приемлемыми. Наемному работнику выплачивалось от 7 до 9 коп. в день. Кроме оплаты труда наниматель обязывался кормить помощника наравне с членами своей семьи во все дни работы, включая и ненастные, если ребенок не уходил домой [11];

– с Георгиева дня (23 апреля по старому стилю, 6 мая — по новому) или чуть позже, в зависимости от погоды, начиналась весенняя страда, а ей предшествовал праздник выхода на пахоту «гырыны потон» – у удмуртов, «акашка» – у бесермян;

– дня три после окончания весеннего сева праздновали, затем исправляли изгороди на яровых полях, женщины белили холсты, сажали овощи, сеяли лен;

– недели за три до Петрова дня (29 июня по старому стилю, 12 июля – по новому) мужчины пахали пары, поднимали новые пашни. В этот же период устраивали помочи по вывозу бревен из леса, помочи по «прятанью» (корчевание пней, очищение от хвороста будущих покосных или пахотных участков в лесах), заготавливали бересту, луб, ивовую кору;

– почти неделю праздновали «гербер»/петровки, затем выходили на покос. Сенокос длился месяц или чуть больше. Сроки зависели от площади сенокосных угодий и «урожайности» укоса, количества скота;

– в конце июля мужчины «двоили» яровые полосы, то есть пахали те участки, которые на следующий год весной будут засеяны пшеницей или ярицей (яровая рожь), а женщины начинали жать озимой хлеб;

– в августе и примерно до половины сентября жали хлеб, пахали пары и сеяли озимую рожь, копали картофель, убирали овощи из огородов, возили снопы с полей на овины и ставили кабаны-скирды из необмолоченных снопов на хранение и зимнее обмолачивание;

– по первому снегу вывозили на поле навоз;

– в начале зимы молотили хлеб на домашние нужды, зажиточные мужики ездили в Глазов, наниматься в извоз или продать выращенный хлеб;

– с 20 декабря по 6 января по старому стилю праздновали святки, у удмуртов называемые «страшные вечера» – «вожо». Это, пожалуй, единственное праздное время в календаре крестьян, когда запрещалось выполнение любых хозяйственных работ, кроме ухода за скотом. Нельзя было даже прясть или плести лапти. В этот период удмурты ездили в гости к родственникам в другие деревни.

Много времени у женщин в сельскохозяйственном календаре занимало изготовление холстов. Девушки примерно с десяти лет начинали готовить приданое, в котором обязательным элементом были предметы ее рукоделия. Н. Н. Блинов писал, что невесты-пермячки, выходя замуж, несут с собой в новую семью всего лишь два – три холщовых сарафана и две – три рубашки для себя, одну рубашку с бельем для мужа и различные полотенца-утиральники. Невесты-удмуртки же в приданом запасали несколько многометровых кусков холста для одежды («который ткут довольно хорошо»), холсты для полотенец и «еще аршин до 80 раздаривают поезжанам сшитыми рубашками» во время свадьбы [11].

III.

Нельзя обойти вниманием еще один аспект научно-популярной деятельности Н. Н. Блинова — изучение землеобрабатывающих орудий. Этот вопрос весьма занимал священника и по той причине, что сам занимался сельским хозяйством. Он обратил внимание на использование разнообразных пахотных орудий крестьянами Вятской губернии. Применительно к Сарапульскому уезду (в этом городе священник жил со своей семьей в периоды с 1878 по 1894 г. и с 1906 до 1918 г.) Блинов указывает, что крестьяне проявили наибольшую активность в применении усовершенствованных орудий для пахоты. Именно здесь встретились две волны пахотных орудий: с западных уездов Вятской губернии шла косуля, и западных уездов Пермской губернии – курашимка. Результатом сравнения и оценки этих модификаций крестьянского пахотного орудия стала записка в Департамент земледелия о сохе-курашимке, которая представлялась «резким переходом от сохи к плугу». Вопреки устоявшемуся мнению, Блинов утверждал, что курашимка «ближе к плугу, чем к сохе» с наличием «первого существенного качества плуга – устойчивости» [13]. Статью под названием «Что такое курашимка?» автор опубликовал в 1888 г. в журнале «Труды Императорского Вольного экономического общества». Позже оттиск с дарственной надписью: «Многоуважаемому Дмитрию Константиновичу. 14/III-08 г. Сарапул» отправил Д. К. Зеленину, работавшему над его знаменитой книгой «Русская соха, её история и виды» [14]. Этот ценный документ, свидетельствующий как о разнообразных исследовательских пристрастиях самого Н.Н. Блинова, так и о широком круге вятских корреспондентов-земляков выдающегося этнографа и фольклориста Д. К. Зеленина (который был уроженцем с. Люк Сарапульского уезда), хранится сегодня в личном фонде ученого в архиве Санкт-Петербургского отделения РАН [13].

Исследуя культуру народа, Н. Н. Блинов никогда не забывал свою основную задачу — «просвещения инородцев христианским учением» [15]. Активная позиция просветителя и этнографа была им полностью изложена в теоретических и учебно-методических трудах. Работы этого автора являются не только ценным источниковым материалом, но и представляют собой образец краеведческого изучения малой Родины.

Примечания

1. Брокгауз и Ефрон. Энциклопедия [Электронный ресурс].-М.: Адепт, 2003.

2. Шумилов Е. Ф. Блинов Н. Н. // Удмуртская Республика: Энциклопедия. Ижевск, 2000. С. 202.

3. Помелов В. Б. Видный просветитель Н.Н. Блинов как ученый-методист // Педагогическое образование в Удмуртской Республике: история, проблемы, перспективы: Материалы региональной научно-практической конференции, посвященной 130-летию образования в Удмуртии. Глазов, 2006. С. 188.

4. Бурцева Н. «…и буду жить в своем народе…» // Библиополе. 2006. № 8. С. 61 – 63.

5. Шумилов Е.Ф. Христианство в Удмуртии. Цивилизационные процессы и христианское искусство. XVI – начало XX века. Ижевск, 2001. С. 313.

6. ЦГА УР. Ф. 5, оп. 1, д. 1421, л. 49 об.

7. Фролова Г. Д. Просветители удмуртского народа: Очерки развития педагогической мысли. Ижевск, 1996. С. 49-50.

8. Волкова Т. Г. Становление удмуртской детской литературы. Диссертация на соискание степени кандидата филологических наук, Глазов, 2006. С. 27. Рукопись.

9. Каракулов Б. И. Удмурт литературной кыллэн сюресэз: XVIII – XXI дауръёс = История удмуртского литературного языка: XVIII – XXI века. Ижевск, 2006. С. 131

10. Волкова Л. А. Земледельческая культура удмуртов (вторая половина XIX – начало XX века. Ижевск, 2003. С. 21.

11. Блинов Н. Н. Сельскохозяйственный быт пермяков и вотяков Карсовайского прихода (Глазовского уезда) // Вятские губернские ведомости (далее – ВГВ). 1865. № 34 – 36.

12. Блинов Н. Н. Инородцы северо-восточной части Глазовского уезда (Дополнение к статьям о Карсовайском приходе) // ВГВ. 1865. № 61.

13. Архив СПбО РАН. Ф. 849, оп. 3, д. 496, л. 2 – 2об. Блинов Н.Н. «Что такое курашимка?» // Труды ВЭО. 1888, август. Оттиск.

14. Волкова Л. А. Д. К. Зеленин в удмуртской этнографии // Материальная и духовная культура народов Поволжья и Урала: история и современность: Материалы региональной научной конференции. Глазов, 1999. С. 4.

15. Блинов Н. Н. Языческий культ вотяков. Вятка, 1898. С. 103.

1 Здесь и далее подстрочный перевод Л. А. Волковой.

2 Надо заметить, что означенные принципы не утратили своей значимости и в наше время: почти в неизменном виде они отражены в «Концепции национальной образовательной политики Удмуртской республики», которая была принята в 2007 г.

вернуться в раздел «Научная библиотека»

некоммерческий независимый интернет-проект
УДМУРТОЛОГИЯ