Проектная идея «возвращение медведей»

Медведь является одним из самых популярных персонажей удмуртских сказок. Одним из важнейших источников по удмуртскому фольклору являются записи венгерского исследователя Берната Мункачи, который, в частности, зафиксировал тексты нескольких сотен сказок в ходе опроса военнопленных-удмуртов, которые содержались в австро-венгерском концлагере в годы первой мировой войны [1]. Из 518 приводимых исследователем текстов медведь фигурирует в десяти (№ 34-40, 77, 78, 112). Современные удмуртские этнологи придерживаются того постулата, что нынешнее состояние этого народа несёт черты весьма архаичной социальной стратификации: в частности, историческая память удмуртов, а также удмуртская ономастика сохраняют якобы следы тотемизма, а также системы счёта родства по материнской линии. Одним из удмуртских тотемов исследователи называют медведя. Основанием для такого утверждения служат те самые образцы устного народного творчества [2, с.131,138-139], которые зафиксировал Мункачи.

Приведём (в русском переводе) наиболее насыщенный этнографическими деталями текст № 34 (на который также ссылаются современные учёные в своих тотемистических построениях):

1. Раньше лес очень большой был, и медведей было очень много. Если вечер застигал <людей> за работой, то из-за медведей работать дальше было нельзя: медведь, увязавшись за людьми, до самой деревни их провожал.

2. “Медведем” его не называли, а звали “дедушкой”. Слово “медведь” <ему> не нравилось – если будешь говорить “медведь”, то непременно он тебе где-нибудь да навредит: или скоту, или самому тебе, что-нибудь нехорошее сделает. Если испугаешь медведя, или убьёшь одного из них, другие медведи узнают; если кто-то досадил медведям, того человека медведь непременно сыщет.

3. Когда убивали медведя, голову его хоронили на том же месте; если брали его в берлоге, голову хоронили в берлоге. Если добывали медведя по своей воле в поле ходящего, то его голову хоронили на том же месте, прикрыв хвойными ветками. Когда добудут медведя, то, чтоб другие <медведи> ничего <плохого> не сотворили, его успокаивали такими словами: “Дедушка, не гневайся! Парни по ошибке <тебя> загубили, застрелили. Парни тебя не искали, а из-за собак, не разобравшись, оплошали”.

4. Когда с медведем возвращались, подойдя к деревне, стреляли из ружей, чтобы дать знать деревенским. Возвратившись в деревню, из избы в избу ходили, угощались выпивкой. С медвежьей шкурой <переходя из дома в дом>, охотники в честь удачной охоты на медведя устраивали большой праздник [1, с.92].

Однако этот текст, как и ни один из других опубликованных повествований про медведя, не содержит и намёка на его почитание в качестве тотема. В самом делое, обратившись к публикациям текстов XIX века увидим, что этот зверь выступает в качестве образа, с которым сравнивают неловкого плясуна: “Молодой медвежонок будет плясать и скакать”[3, с.103]. Он является объектом загадок:“Медведь и волк друг на друга смотрят <печка и окно>”[3, с. 97]; “На избе пляшет медведь <дым над крышей>” [3, с. 117]; “На хорошего мерина не отважишься сесть” [3, с. 118].

Он же является персонажем сказок, в которых терпит поражение от домашнего кота [3, с. 123].

Николай Первухин опубликовал удмуртские сказки, в которых медведь упоминается 17 раз (столько же раз в них фигурируют волк, заяц, кошка, лиса и козёл вместе взятые). Знакомство с сюжетами сказок показывает, что у рассказчика никакого уважения к медведю нет. Медведь присутствует в рассказе скорее как простодушный недотёпа и мелкий пакостник, нежели покровитель или опасный враг: в одной из сказок он, правда, изнасиловал бабу, которая упала к нему в берлогу, но есть её не стал. Он пьёт кумышку (удмуртский национальный самогон), позволяет мужику себя связать или даже оседлать. В нескольких сказках он падает с дерева, расшибаясь насмерть, а удмурт сдирает с него шкуру и обогащается на её продаже [4, с.19-83].

Иоанн Васильев приводит рассказ о том, как некая удмуртская женщина подтирала себе зад блинами, и за это бог превратил её в медведя [5, с.11].

Григорий Верещагин в “предании о медвежьем культе” сообщает: “Если вор похищал у кого деньги, потерпевший приносил в сой дом медвежью голову, которая на этот случай имелась в деревне всегда и хранилась у кого-нибудь из домохозяев.” Считалось, что медвежья голова и выставленное угощение могут приманить из леса живого медведя, который найдёт вора и распорет ему живот [6, с.24]. Он же приводит текст космогонического мифа: “Когда на земле ещё не было человека, Инмар спустил сверху двух человек. Один из них не стал слушаться Инмара, и Инмар сделал его медведем (медведей тогда ещё не было). Человек с медведем жили сначала дружно, называя друг друга братьями…”[6, с. 29].

Видимо, с расчётом на суеверный страх удмуртов перед брутальным чудищем следственные органы пытались применять к ним так называемую “медвежью присягу” в качестве меры психологического давления во время широко известного Мултанского дела в 1892 году, но так и не добились от подследственных самооговора [7, с.13].

Исследователи начала XX века сообщают, что среди удмуртов бытовало мужское имя Гондыр (Медведь), а имянаречение было возможно по названию воршуда (родового имени) отца или матери ребёнка, однако, не упоминают о существовании рода с таким названием [8, с.68]. Этот же зверь упоминался в защитительном проклятии: беременная удмуртка отвечает любопытствующим о её будущем ребёнке: “В рот тебе кошачьи яйца, в глаза тебе горячие угли, да пусть тебя медведь изнасилует…”[8, с.27].

Характерны удмуртские пословицы того периода: “Волк с медведем не уживутся”[9, с.52]; “Татарин – волк, русский – медведь, а вотяк – рябчик” [9, с. 59].

Трофим Борисов приводит следующий перевод текста удмуртской свадебной песни: “Из двух лошадей одну мне продайте, // Мы не медведи: не съедим. // Будьте ближе к нам” [10, с.4].

Если мы обратимся к более широким этнографическим аналогиям, то увидим, что, к примеру, в славянской мифологии медведь никогда не выступает в качестве предка человека. Наоборот – человек может быть превращён в медведя в наказание за совершённые проступки [13, с.211-215]. Аналогичный сюжет распространён и у удмуртов.

Таким образом, “медвежья тема” давно привлекает исследователей, но более или менее продуктивная научная дискуссия здесь вряд ли возможна по той причине, что исследователи абсолютизируют собственную интерпретацию текстов Б.Мункачи и считают вопрос окончательно решённым [14,15,16].

Как видим, однако, на самом деле истории, в контексте которых упоминался в удмурстких сказках образ медведя, лишены всяких оттенков архаики: речь идёт о самых обычных, бытовых ситуациях, которые во многом могут реализовываться и в наше время. С другой стороны, удмуртское общество испытывает большую потребность в публикациях, которые способствовали бы укреплению национальной идентичности через знакомство с историей и культурой своеого народа. Немаловажное место в таких публикациях могли бы занять сюжеты удмуртских мифов, преданий и сказок. Между тем, как видим, в XIX – нач. XX веков образ медведя у в удмуртских сказочных текстах был весьма популярен.

Это обстоятельство привело нас к идее публикации текстов аутентичного фольклора из собрания Мункачи. В качестве первого шага целесообразным представляется издание сказок “медвежьего цикла”, на которые есть наиболее выраженный социальный заказ как со стороны исследователей фольклора, так и со стороны читателя. Сюжеты из собрания Мункачи до этого уже не раз публиковались в Удмуртии в научно-популярных изданиях на русском языке [17,18], однако изданные тексты зачастую представляют из себя компиляцию или пересказ нескольких сюжетов, они изданы без указаний на конкретные источники заимствования [18,19], и по мнению многих из опрошенных нами читателей-носителей русского языка, сильно пострадали от литературной обработки. Приходится слышать даже категоричные суждения о том, что изданные тесты написаны русскими словами, но не на русском языке, и что это существенно затрудняет их использование учителями-филологами. С другой стороны переводчики упускают колоритные реалии удмуртского быта, и русский читатель не может о них узнать. Например, зафиксированное Мункачи удмуртское выражение “…коркась корка пыраса юмшаса ветлозы вылэм” Татьяна Перевозчикова переводит как “Вся деревня праздновала” [19, с.78-79]. Однако, ясно, что деревня не просто праздновала, а отмечала событие особым образом; люди соблюдали сохранившийся до наших дней обычай праздничного хождения из дома в дом – “коркась корка”). Поэтому, оправданным представляется издание параллельных текстов: аутентичного фольклора, записанного Мункачи, и русского (близкого к подстрочному) перевода без специальной литературной обработки.

В основе социальной составляющей проекта лежит идея возвращения удмуртского фольклора в ту среду, в которой он был зафиксирован в начале прошлого века. Поэтому, в целях восстановления традиции домашнего сказительства в удмуртских семьях и ознакомления русских детей с удмуртскими сказками предлагается осуществить первую (школьную) фазу проекта в начальных-средних классах школ тех сельских населённых пунктов, откуда были призваны военнопленные-удмурты (данные Мункачи паспортизированы). Презентация изданных текстов может быть осуществлена в хорошо отработанной в Удмуртии форме этнографического фестиваля или перформанса.

Для усиления эмоционального воздействия на юного читателя и активизации его творческого потенциала предлагается снабдить тексты подробной пошаговой инструкцией по рисованию основных персонажей: медведя, собаки и охотника в нескольких типичных позах, в соответствии с общепринятой методикой обучения рисованию. Приобретение навыка рисования персонажей позволит читателям комбинировать изображения и самостоятельно создавать иллюстрации к сказкам. Обучение рисованию персонажей предполагается вне художественной школы; на уроках рисования или удмуртского языка общеобразовательной школы, а затем и дома.

Тексты на удмуртском языке будут представлены в современной графике, но без адаптации содержания. Несколько сюжетно законченных фрагментов сказок будут даны без русского перевода. Предполагается, что такая форма будет способствовать межпоколенной коммуникации: непонятное слово или грамматическую форму ребёнок вынужден будет спросить у учителя или у родителей. Краткое предисловие на двух языках расскажет читателям об истории создания труда Мункачи. Возможно, имело бы смысл привести тут же и фрагменты текста в латинской транскрипции, применяемой автором и его перевод на немецкий язык. В результате у читателя должно сложиться мнение, что фольклор удмуртов издавна привлекает внимание учёных всего мира, он испытает чувство гордости за родную культуру.

Подготовительный этап проекта будет включать обсуждение декларированных выше задач с сельскими учителями во время одного из периодических совещаний в Институте переподготовки и повышения квалификации работников образования УР. Это позволит скорректировать и конкретизировать намеченные действия. Школьную фазу проекта предполагается завершить конкурсом детского рисунка. Научная фаза проекта будет заключаться в итоговой дискуссии его участников – авторов, учителей, победителей конкурса, руководства школ и т.д. Осмысленные результаты школьной фазы предполагается доложить на научных конференциях и ознакомить с ними учительскую общественность через публикации в местных СМИ и в интернете, тем более что в наполнении национального сектора инетнета существует острейшая потребность [20]. Полученные отзывы позволят объективно оценить наличие социального заказа на осуществление аналогичных проектов с расширением тематики и географии.

Для осуществления проекта имеются ключевые ресурсы: тексты фиксаций Мункачи и их переводы, идейный ресурс авторов проекта, позволяющий видеть цель и намечать план действий по её достижению. Недостающим ресурсом являются денежные средства, объём которых зависит от широты круга участников проекта, тиража издания, качества полиграфического исполнения и других факторов.

Библиография

1. Munkácsi B. Volksbräuche und Volksdichtung der Wotjaken. Helsinki, 1952. 715 p.

2. Владыкин В.Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. Ижевск, 1994. 384 с.

3. Гаврилов Б.Г. Произведения народной словесности, обряды и поверья вотяков Казанской и Вятской губерний.-Казань, 1880. 190 с.

4. Первухин Н.Г. Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда. Эскиз III: Следы языческой древности в образцах произведений устной народной поэзии вотяков. Вятка, 1889, IV. 85 с.

5. Васильев И. Обозрение языческих обрядов, суеверий и верований вотяков Казанской и Вятской губернии. Казань, 1906. 88c.

6. Верещагин Г.Е. Образцы произведений устной словесности вотяков. Т. 4, кн. 2. Ижевск, 2001. С. 12-56

7. Луппов П.Н. Громкое дело мултанских удмуртов (вотяков) по обвинению в человеческом жертвоприношении. Ижевск, 1925. 40 с.

8. Герд К.П. Человек и его рождение у восточных финнов. Helsinki: Societe Finno-Ourienne, 1993. 97 с.

9. Герд К.П.Пословицы и поговорки вотяков // Вотяки. Сборник по вопросам экономики, быта и культуры вотяков. М.,1926. 84 с.

10. Борисов Т.К. Песни южных вотяков. Ижевск, 1929. 121с.

11. Белова Е.Б. Национально-региональный компонент культуры в контексте культуры народов России.

12. Морган Л.Г. Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации. Л., 1934. 350 с.

13. Славянские древности. Этнолингвистический словарь. Т.3-М., 2004. 704 с.

14. Коробейников А.В., Липина Л.И. Миф о медвежьем тотемизме у удмуртов и данные археологии.// Интернет-конференция “Мифологические исследования”. Новосибирск, 2004.

15. Коробейников А.В. К вопросу об исторической памяти о тотемной организации удмуртов // Историческая память и социальная стратификация. Социокультурный аспект: Материалы XVII Международной научной конференции. Санкт-Петербург, 16-17 мая 2005г. СПб, 2005. Ч.1. С.18-21

16. Коробейников А.В. Истоки и воплощение образа медведя в культуре удмуртов (К постановке проблем изучения) // Региональная научно-практическая конференция “Национальные культуры Урала: самобытность, история и перспективы взаимодействия.” Материалы конференции. Екатеринбург, 2005. С. 62-76

17. Сто сказок удмуртского народа. Составитель Н. Кралина. Ижевск, 1961. 311 с.

18. Мифы, легенды и сказки удмуртского народа. Литературная обработка Н. Кралиной. Ижевск, 1998. 208 с.

19. Мелодия небесной росы = Инву утчан гур. Составление и перевод прозы Т.Г. Перевозчиковой. Ижевск, 1988. 120 с.

20. Сахарных. Д.М. Языковая ситуация и интернет: осетинско-удмуртские параллели

некоммерческий независимый интернет-проект
УДМУРТОЛОГИЯ